Неточные совпадения
Под вечер он уселся в каюте,
взял книгу и долго возражал автору, делая на полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из
гроба мертвым. Затем,
взяв трубку, он утонул в синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
Варвара
взяла его под руку; он видел слезы на ее глазах, видел, что она шевелит губами, покусывая их, и не верил ей. Старичок шел сбоку саней, поглаживал желтый больничный
гроб синей ладонью и говорил извозчику...
—
Гроб поставили в сарай… Завтра его отнесут куда следует. Нашлись люди. Сто целковых. Н-да! Алина как будто приходит в себя. У нее — никогда никаких истерик! Макаров… — Он подскочил на кушетке, сел, изумленно поднял брови. — Дерется как! Замечательно дерется, черт
возьми! Ну, и этот… Нет, — каков Игнат, а? — вскричал он, подбегая к столу. — Ты заметил, понял?
Злой холоп!
Окончишь ли допрос нелепый?
Повремени: дай лечь мне в
гроб,
Тогда ступай себе с Мазепой
Мое наследие считать
Окровавленными перстами,
Мои подвалы разрывать,
Рубить и жечь сады с домами.
С собой
возьмите дочь мою;
Она сама вам всё расскажет,
Сама все клады вам укажет;
Но ради господа молю,
Теперь оставь меня в покое.
Положила его, сонного,
Во дубовый челн, как во тесной
гроб,
А
взяла она весельце кленовое,
Сама выгребла посередь озера
Что на те ли, на темные омуты,
На бесстыжее дело ведьмино.
Я не видел, куда показывал Ноздрин, и, поднявшись на ноги, пошел за ним следом. Едва мы сделали несколько шагов, как теперь он наткнулся на второй
гроб, прикрытый сверху корьем. Представив себе мысленно, как расположено кладбище, я
взял еще правее, но снова
гроб преградил мне дорогу. Тогда я остановился, чтобы сообразить, куда держать направление.
Молодой умерла Марфа Тимофеевна и в
гробу лежала такая красивая да белая, точно восковая. Вместе с ней белый свет закрылся для Родиона Потапыча, и на всю жизнь его брови сурово сдвинулись.
Взял он вторую жену, но счастья не воротил, по пословице: покойник у ворот не стоит, а свое
возьмет. Поминкой по любимой жене Марфе Тимофеевне остался беспутный Яша…
— В
гроб с собой
возьму это письмо! Царь небесный простит мне за него хоть один из моих грехов.
— В
гроб, сударь,
возьму с собой это письмо! — повторил и ему Петр Михайлыч.
Она немедленно села в угол, лицом к стене, — и залилась слезами, почти заголосила, ни дать ни
взять русская крестьянка над
гробом мужа или сына.
Слышите, сударыня! ни от кого в мире не
возьмет эта Неизвестная Мария, иначе содрогнется во
гробе штаб-офицер ее дед, убитый на Кавказе, на глазах самого Ермолова, но от вас, сударыня, от вас всё
возьмет.
Затем великий мастер, встав и снова подойдя к
гробу,
взял из стоящей чаши горсть соли и сказал...
Вот и
гроб опустили в землю; «прррощай, брат!» — восклицает Иудушка, подергивая губами, закатывая глаза и стараясь придать своему голосу ноту горести, и вслед за тем обращается вполоборота к Улитушке и говорит: кутью-то, кутью-то не забудьте в дом
взять! да на чистенькую скатертцу поставьте… братца опять в доме помянуть!
Перед тем, когда хотели закрывать
гроб покойницы, Вера Сергеевна вынула из кармана ножницы, отрезала у Дорушки целую горсть волос, потом отрезала длинный конец от ее голубого пояса, перевязала эти волосы обрезком ленты и подала их Долинскому. Он
взял молча этот последний остаток земной Доры и даже не поблагодарил за него m-lle Онучину.
Но не в этом дело. Я только прошу снизойти к моей слабости и понять, что оторвать от кафедры и учеников человека, которого судьбы костного мозга интересуют больше, чем конечная цель мироздания, равносильно тому, если бы его
взяли да и заколотили в
гроб, не дожидаясь, пока он умрет.
Взяв один раз хлеба и съев свой ломоть, он уже боялся протягивать руку к другому ломтю, совестился брать кусочки получше и поминутно уверял, что он вовсе не голоден, что обед был прекрасный и что он, с своей стороны, совершенно доволен и по
гроб будет чувствовать.
Гроб опустили, священник
взял заступ и первый бросил горсть земли, густой протяжный хор дьячка и двух пономарей пропел вечную память под чистым, безоблачным небом, работники принялись за заступы, и земля уже покрыла и сровняла яму, — в это время он пробрался вперед; все расступились, дали ему место, желая знать его намерение.
Возьмите этот билетик, — продолжал он, развертывая конфетный билетик, — тут написано: «Я знаю, ты мне послан богом, до
гроба ты хранитель мой».
Филицата (одна). Эка тишина, точно в
гробу! С ума сойдешь от такой жизни! Только что проснутся, да все как и умрут опять. Раз пять дом-то обойдешь, пыль сотрешь, лампадки оправишь — только и занятия. Бродишь одна по пустым комнатам — одурь
возьмет. Муха пролетит — и то слышно.
Хоронят! Это разве не убыток? Тоже нужен
гроб, могила и прочее такое… Всё идёт на счёт казны… Ер-рунда! Ежели бы хотели сделать очистку и убавление людей, то
взяли бы да и сослали их в Сибирь — там места про всех хватит!
Я хотел сохранить его до
гроба, но отдаю тебе: Ратьмир, предок мой, изобразил на нем златыми буквами слова: «Никогда врагу не достанется»…» Мирослав
взял сей древний меч с благоговением и гордо ответствовал: «Исполню условие!» — Марфа долго еще говорила с мудрым Феодосией о силах князя московского, о верных и неверных союзниках Новаграда и сказала наконец юноше: «Возвратимся, буря утихла.
Очевидно, человек в
гробу не возбуждал у дьякона печальных дум о том, что и дьякон подлежит этой натуральной повинности, что придёт время, и его вот так же понесут по улице для того, чтобы зарыть в землю; а он, лёжа в
гробу, будет вот так же потряхивать головой и не
возьмёт уж в то время ни одной, даже самой лёгкой ноты.
И вот еще шаг, и еще шаг, и, наконец, оно близко, оно подошло к
гробу, но прежде, чем подняться на ступени катафалка, оно остановилось,
взяло К-дина за ту руку, у которой, отвечая лихорадочной дрожи его тела, трепетал край волновавшейся гробовой кисеи, и своими тонкими, сухими пальцами отцепило эту кисею от обшлажной пуговицы шалуна; потом посмотрело на него с неизъяснимой грустью, тихо ему погрозило и… перекрестило его…
Настя с Парашей, воротясь к отцу, к матери, расположились в светлицах своих, а разукрасить их отец не поскупился. Вечерком, как они убрались, пришел к дочерям Патап Максимыч поглядеть на их новоселье и
взял рукописную тетрадку, лежавшую у Насти на столике. Тут были «Стихи об Иоасафе царевиче», «Об Алексее Божьем человеке», «Древян
гроб сосновый» и рядом с этой пса́льмой «Похвала пустыне». Она начиналась словами...
Только что обмыли покойницу,
взяла Никитишна у Аксиньи Захаровны ключи от сундуков и вынула, что нужно было для погребенья. Дала девицам кусок тонкого батиста на шитье савана, а первые три стежка заставила сделать самое Аксинью Захаровну. Под венец ли девицу сряжать, во
гроб ли класть ее — всякое шитье мать должна зачинать — так повелось на Руси…
Мать земля! из тебя родилась та плоть, которая соделалась ложеснами для воплотившегося Бога, из тебя
взял Он пречистое Тело Свое! в тебе почил Он тридневен во
гроб! Мать земля! Из тебя произрастают хлебный злак и виноградная лоза, коих плод в святейшем таинстве становится Телом и Кровью Христовыми, и к тебе возвращается эта святая плоть! Ты молчаливо хранишь в себе всю полноту и всю лепоту твари.
— Нет, пьяный святочный ряженый, — ответил почти гневно Водопьянов. —
Взять его вон! Кто пустил сюда этого пьяного святочного ряженого? Неужели уж до того дошло, что и у ее
гроба нет рачения и присмотра? Вон, вон выгнать сейчас этого пьяного ряженого! — кричал огорченный вдовец и рванулся к тому, но его не было.
Выражая удивление, для чего он, так часто уверявший ее в верности и преданности до
гроба, незаметно удалился от нее в то именно время, когда приготовлялись
взять ее под стражу, она звала его к себе, чтоб объяснить ей все случившееся с нею.
С собою в
гроб возьмет он все, что я приобрел такими трудами; земля пожрет мое благороднейшее достояние, лучшую часть меня, а на земле останется только злодей, беглец, отверженец, то, что я был еще тринадцать лет назад.
Предание гласит, что, захватив из склепа сосуд, иерарх
взял и портрет императрицы Екатерины II, осыпанный бриллиантами, лежавший в
гробу.
Он тянул свои исхудалые ручки к
гробу и жалобно причитал: «
Возьми меня, папаша, с собой».
— Да, да, ее и в приданое мои милости и прощение твоей государыни за старые твои грехи. Что?.. Чай, при этом слове зашевелились из
гробов родоначальники твои, литовские или татарские князья?.. Чай, развернули пред твои вельможные очи свои заплесневелые пергаменты?.. Не ломайся же, дурачина, пока предлагают такой клад с завидной придачей, а то велят
взять и без нее.
На руке, на устах, в груди, во всем ее существе горят следы, которые и в
гроб возьмет с собою.
— Просите начальство о разрешении
взять с собой
гробы детей, вам разрешат.